Уходя из Павловска, мы оставили все хозяйство. Мать постирала и нагладила белье, застелила кровати. Отец говорил, что к нашему приходу цыплята станут курами и будет порядок. Мы были уверены, что через месяц вернемся домой. Но, конечно, туда уже никто из семьи не вернулся…

В сентябре 1941 года мы ехали из Павловска на поезде, который постоянно подвергался обстрелам. С нами были две девочки. Их отца арестовали, а детям сказали покинуть Ленинград. Так как им идти было некуда, наша мать взяла девочек под опеку.

В городе нас, детей, посадили у стенки вокзала и сказали ждать, пока родители найдут жилье. Нас приютила папина сестра. 16 человек в одной комнате. Спали мы на полу, все голодные. Лежали и молчали, грелись друг о друга. Один человек перевернется на другой бок – все переворачиваются… Окна были забиты, в комнате темно. Чтобы не натыкаться друг на друга, крепили на одежду катафоты.

В Ленинграде всем сначала давали крупу и хлеб. Потом ввели хлебные карточки. Их было три вида – для детей, служащих и рабочих. Детям полагалось по 125 грамм хлеба, рабочим – 400 грамм. Стояли в очередях, получали свой кусок. Придя домой, складывали все вместе, и каждый отрезал по кусочку. Остатки меняли на дрова, чтобы раз в несколько дней топить печку.

С весны 1942 года из дворов стали вывозить нечистоты. Так как канализация не работала, все это было замерзшее. Нечистоты били ломами, клали на санки и везли на Фонтанку. После этого получали свои карточки на хлеб. Так и боролись с инфекцией.

Летом этого же года в районе Володарского моста выделили пару соток земли. Там люди выращивали капусту, которую позже шинковали и клали в бочки. Почему растили именно капусту? Во время блокады только ее рассаду можно было достать.

Позже отец умудрялся где-то брать плитки клея. Из них я варила суп с опилками.